Фэнтези 2007 - Страница 78

«Женщину старшина послал, — подумал ведьмарь. — Расчетлив. Мол, сыщет — обоим хвала, а не сыщет — что с нее, бабы, возьмешь? Опять же — кому, как не бабе, ведьмаря улещивать?»

Подумал — и ухмыльнулся своим мыслям. От такой дождешься ласки, держи карман шире. С ее норовом скрипучие двери не подмазывают — выбивают с размаху.

— С утра выйдем, — сказал он, оканчивая так толком и не начатый разговор. — Хочешь — ночуй в сенцах, там дерюжка в углу лежит, я еще кожух старый дам подстелить; не любо — иди в деревню, до темноты успеешь.

— И без кожуха твоего не замерзну, — бросила уязвленная кметка. В деревню, вот еще! Думает: боятся его тут, аж зубы стучат. В избу небось не позвал.

До темноты она размялась с мечом на полянке перед избушкой (пусть смотрит, остережется руки распускать!), потом поужинала на крылечке остатками захваченной из деревни снеди, посидела, прислушиваясь к далекому вою волков, пока не озябла.

Ведьмарь больше во двор не выходил, светца не запаливал, протопил только печь. В сенях потеплело. Жалена сбросила кольчугу, на ощупь нашла и расстелила коротковатую дерюжку, улеглась поперек сеней.

Кожух он все-таки вынес, повесил на перекладине лестницы и так же молча ушел в избу, притворив за собой дверь. Жалена упрямо поворочалась на жестком полу, потом не выдержала — взяла и постелила кожух мехом вверх, укрылась полой. Сразу стало мягко и уютно, словно не в лесной сторожке ночь коротаешь, а на лавке в родной избе. Мех был волчий, потертый, но все еще густой, теплый, пушистый. От него чуть приметно пахло лесным зверем.

Думала — до утра глаз не сомкнет, ан вот пригрелась и тут же уснула.

* * *

Разбудил ее ветер, зябко пощекотавший за ухом. Жалена подхватилась, сонно протирая глаза, и выругалась про себя — ведьмарь, давным-давно поднявшись и снарядившись в дорогу, сидел на пороге, подпирая спиной косяк. Полбеды, что прежде нее проснулся, а вот как дверь в сенцы открыл неслышно? Переступил через нее, спящую? Да ее отроки дружинные «псицей недреманной» прозвали! Знали — этой кметке во сне лицо сажей не измажешь, в косу репьев шутки ради не приплетешь. Подпустит на руку вытянутую, да как цопнет за эту руку, как выкрутит — потом седмицу все косточки ныть будут.

«Постарела псица, — с досадой подумала она. — Нюх потеряла».

Ведьмарь подвинулся, пропуская девушку. Возле порога уже стояла заготовленная для мытья кадушка с водой.

«Еще и к ручью успел сбегать! — ужаснулась кметка. — Только что не сплясал вокруг меня, а я знай носом посвистывала, как пшеничку продавши!»

— Доброе утро, — неожиданно приветливо сказал он, поворачиваясь к девушке лицом.

— Доброе… — смущенно отозвалась Жалена, бросая в заспанное лицо пригоршню воды. Ох, и холодная же! Словно из-подо льда начерпал. Оно и к лучшему — сон слетел, как льняная шелуха на веялке, прояснилось в глазах и голове. — Идем, что ли?

— Сейчас. — Он на короткое время исчез в избе, а вернулся с кошкой в перекинутой через плечо котомке. Кошка беспокойно перебирала лапами, порываясь выпрыгнуть и юркнуть обратно под печь, но ведьмарь надежно придерживал ее рукой.

— Ее-то зачем с собой тащишь? — развеселясь, усмехнулась Жалена. — Это собака дом по хозяину выбирает, а кошка — хозяина по дому. Ей дом люб, а не ты на лавке. Пусть бы сидела себе под печью, мышей ловила.

— Она не ест мышей, — спокойно ответил ведьмарь. Кошка, отчаявшись вырваться, спряталась в котомке с головой и притихла. — А кормить ее, кроме меня, некому. Если не вернусь — она взаперти от голода умрет.

— Ну, дело твое… — развела руками кметка.

— Мое, — подтвердил ведьмарь, притворяя за собой дверь. Жалена мельком увидала висящий у него за спиной меч — по рукояти видать, старинный и не раз в бою опробованный. Мало кто из старшин, не говоря уж о кметах, мог похвалиться мечом из кричного железа. Высоко они ценятся здешними дружинниками, а уж иноземные купцы с руками оторвут, только предложи. Не простое то железо. Летом, когда подсыхают болота, кузнецы-умельцы слоями срезают побуревший и слежавшийся за века мох, складывают в печи, перемежая древесным углем, пропаливают, и остается вместо рыхлых кирпичиков тонкая железная паутина, наподобие клока шерсти. Паутину ту мнут в комья, бросают на наковальню и куют мечи, равных которым не сыщешь ни в пыльных степях — родине кривых сабель-ятаганов; ни в стране вечных снегов, породившей тяжелые мечи в человеческий рост — не всякий воин одной рукой удержит; ни под заходящим солнцем, где клинки легки и режут лист на лету. Но ни один меч в мире не устоит против удара настоящей кричницы. Тысячи нитей в ней сплелись, тысячи лет, тысячи сил. А против тысячи одной полосе стали не выстоять, даже самой закаленной.

Кроме кричницы, ведьмарь не взял никакого оружия. Не стал оскорблять ее недоверием.

* * *

Жалена шла впереди, не оборачиваясь, и мрачно кляузничала сама себе на ведьмаря: «Он-то небось поел перед дорогой… выспался на мягком… теперь еще тропу ему торь. Пустил вперед себя нездешнего человека — вот собьюсь с пути, уткнусь в бурелом или болото, потом намаемся обходить…»

Думалось все это больше для порядка. Есть Жалена не хотела, выспалась отменно, а позабыть единожды пройденную дорогу ей не удалось бы при всем старании.

На самом-то деле кметка торила путь только для себя, потому ведьмарь и не вмешивался. Ему-то самому — что овраг, что бурелом, что болото, что ручей без кладки — без разницы. Не пройдет человек — проскачет волк, взбежит по выворотню пятнистый лесной кот, взовьется над трясиной ворон. Бездорожье люди придумали, зверю всё дорога. Ну так и пусть идет, как ей удобнее, а он следом.