Фэнтези 2007 - Страница 94

На старосту так никто и не подумал. Решили, что помер он с горя, узнав правду. Даже жалели втихомолку.

Михаил Харитонов. Долг

Посвящается Урсуле Ле Гуин

Воин-маг, известный в Срединных Землях под именем Себастьян Смерх, сидел в деревенской харчевне, в самом дальнем углу, и сосредоточенно изучал содержимое миски с чечевичной похлебкой.

За окном, затянутым бычьим пузырем, уныло сеялся осенний дождь, зарядивший с прошлой недели.

Харчевня была грязна, как солдатский сапог, и холодна, как сердце лесного беса. Чечевицу здесь готовили без специй и трав, к тому же она успела остыть. Но Себастьяна все это не заботило. В Училище Братства он привык к темной келье, ледяной воде для умывания и холодной пище. К тому же он мог вскипятить похлебку заклинанием, когда бы счел возможным тратить Силу на пустяки.

Несколько больше его беспокоило то, что в поясе осталось два серебряника и несколько медяков.

Этого даже при скромной жизни мага хватило бы дней на пять, может быть, на неделю. Но и это, в принципе, было не столь важно. Светлое Братство всегда протягивало руку помощи воинам, попавшим в беду, в том числе такую распространенную, как временное отсутствие средств.

Вот что по-настоящему худо, что он торчит в этом Светом забытом селе уже вторую седмицу. Без работы. Древний устав Братства запрещал странствующему магу покидать без угрозы для жизни какой бы то ни было удел, не свершив какого-нибудь благодеяния и не получив за это мзду, треть от которой отходила в казну Братства: плата за обучение, помощь и пожизненную защиту. Смерх не был корыстолюбив и считал плату справедливой: в конце концов, светские владыки брали с людей больше, а помогали меньше. Его злило, что из-за глупого правила он не может возвратиться в город Зои, где на его услуги всегда был спрос.

Внезапно ему захотелось увидеть город, его белые башни. Он даже задумался, не потратить ли ему частицу Силы, чтобы услышать пение струй на площади Фонтанов, вздохи большого органа собора Всех Светлых, или хотя бы стук колотушки ночного патруля.

Но старинное правило ясно гласило: «Нет на свете места, вовсе лишенного скорбей, потому не покидай удела, не совершив прежде хоть малого добра и не дождавшись положенной благодарности».

Как на грех, село Беглинка, куда Себастьяна занесла нелегкая, скорби упорно обходили стороной.

После Сорокалетней Войны здешний край отошел под королевскую руку на правах вольного владения, так что селяне жили мирно, платя положенную десятину Пресветлому Престолу, решая все дела народным сходом или королевским судом, где судили по древним правдам. Здешние земли славились плодородием, да и погода баловала: уже который год амбары ломились от зерна, а в это лето особенно уродились горох и черное просо. Местный люд был земле под стать: славился честностью и простодушием. На дверях даже не вешали замков, нет охотников до чужого добра там, где всем хватает своего. Разбойников, сунувшихся было в эти края, быстро повыбило лихое местное ополчение благо после войны в селе осталось немало умелых ратников, не понаслышке знающих, с какого конца берутся за меч… Нет, для воина Света здесь не было работы.

Похлебка совсем остыла. Себастьян лениво ковырял гущу оловянной ложкой, перебирая в уме все те же мысли. Похоже, он здесь надолго, может быть до конца осени. Если в конце осени снегом занесет перевалы, то новолетие он тоже встретит здесь…

Внезапно ложка дрогнула. В сером мареве невеселых дум что-то шевельнулось корявое, суковатое.

Чужая мысль, пробивающаяся извне.

Смерх напряг магическое внимание. Мысль сгустилась в слова:

Почтенный господин, а посмотрите-ка на меня…

Подняв голову, он увидел нерешительно топчущегося в дверях крестьянина с рябым лицом про таких говорят «на роже бесы горох молотили». Худые руки ломали шапку, низкий лоб морщился в непривычном усилии: проговаривании слов в уме.

Что надо? — неприветливо сказал Смерх. — И как ты посмел назвать меня всего лишь «почтенным»? — вспомнил он первое слово. — Я что похож на крестьянина?

Худощавый, черноволосый, с гладким подбородком, Себастьян и впрямь не походил на беглинских хлеборобов — дородных, бородатых мужичков с волосами цвета пшена. Крестьянин опасливо пригнулся.

— Нижайше простите, высокочтимый мастер, — заговорил он вслух, и в голосе его звучало робкое упорство маленького человечка, которому вдруг доверили важное дело, — а токмо велено было мне спервоначала вызнать вашу Силу…

Смерх усмехнулся. Проверка была правильной: не всякий колдун, даже владеющий начатками Безмолвной Речи, отличит одно вежливое обращение от другого.

— Подойди, — велел он.

Вблизи крестьянин показался ему не местным: слишком смуглым и обветренным было его лицо, чересчур заношенной — одежда. К тому же он двигался стесненно и робко, а берлинские хлеборобы больше ходили вразвалочку, как то подобает людям свободным и зажиточным.

— Просим вас, высокочтимый, до нашей нужды, — ходок старательно поклонился.

На душе у воина-мага стало чуть теплее. Его хотели попросить об услуге, и услуге значительной — иначе не искали бы сильного волшебника.

— Я из Грязцов буду, это недалече… Беда у нас… Похитили девушку…

Себастьян Смерх выпрямился. Стоявшая на краю миска с похлебкой полетела на пол.

— Молчи, — властно приказал он. — Открой свой ум, — с этими словами маг поднял руку и коснулся ладонью рябого лица.