— Но почему?
— Судьба благосклонна к людям вашего склада ума. А нам, неудачникам, надо лишь вовремя ухватиться за плащ чужой удачи.
Джеймс подумал, что это самое вежливое и изысканное «дуракам везет», какое он слышал за всю свою жизнь.
— Не возражаете, если я составлю вам компанию? — продолжил Азиз-бей. — В последнее время Баданден, к моему великому сожалению, не слишком безопасен. Да и кое-кого следует вовремя удерживать от не вполне законных деяний. В путь, друзья мои!
И пошел в гору первым, заложив полы халата за кушак.
… Знакомый озноб метнулся по хребту цепочкой шустрых муравьев. Оставив пустые воспоминания, Джеймс медленно, стараясь резким движением не выдать своего присутствия, перевел взгляд на тропинку.
Есть!
Из миртовой рощи вышел Абдулла Шерфеддин.
Рыба клюнула.
Зверь бежал на ловца.
«Каким его сейчас видит Мэлис? — Сдерживая возбуждение, молодой человек наблюдал, как убийца шаг за шагом приближается к рыжей ведьме. — А вместе с ней — оба мага?»
Чародеи следили за происходящим глазами женщины. Это требовалось для фиксации инстант-образа и последующего его предъявления на суде в качестве доказательства. Наверняка перед ними, как и перед ведьмой — рябое лицо с портрета кисти Кемаля.
Лик Лысого Гения.
«Хоть бы Мэлис не подала виду, что узнана его! На бульваре перед ней стоял один человек, сейчас подходит другой — двуликий, укрытый милостью гения от подозрений, Абдулла ничего не должен заподозрить…»
Узрев приближающегося мужчину, ведьма привела одежду в очень условный порядок, чем и ограничилась. В ее поведении сквозило откровенное кокетство: дама должна соблюсти приличия, но ведь вы уже все видели, не правда ли? Легкомысленная провинциалка, искательница любовных приключений облизывала губы острым язычком и улыбалась, предлагая начать процедуру знакомства.
— Простите, сударыня… Я не хотел вас испугать.
— Испугать? Меня? Сударь, я не в том возрасте, когда боятся незнакомцев! Особенно таких приветливых незнакомцев…
— О, вы просто героиня баллады! Я не помешал вашему одиночеству?
— Разве кавалер, желая полюбоваться водопадом, может помешать даме?
— Но если вы кого-то ждете? И я — третий лишний?
— Даже если и жду, — игриво подмигнула Мэлис, — третий не всегда бывает лишним. Присаживайтесь, сударь, поболтаем о пустяках…
Абдулла наскоро огляделся, желая удостовериться, что он с жертвой наедине. Затем, рассыпавшись в комплиментах, опустился на траву у ног дамы.
Темнело с неестественной быстротой. Не будь Джеймс целиком поглощен наблюдением, он решил бы, что с глазами творится что-то неладное. В синь небес разиня-писарь пролил чернила. По траве, шурша, поползли голубоватые тени. На солнце набежало облако, пупырчатая туша с головой урода, сделав солнце похожим на ущербный, ядовито-желтый месяц. Скалы обратились в руины, по которым гулял ветер. Струи водопада искрились, подобно песку, осыпающемуся под луной.
Рука! Рука Абдуллы!
Что он делает?
Сумерки навалились внезапно, как борец-пахлаван, туманя взор.
Стилет!
Он взялся за стилет!
Маги не видели, как ладонь Абдуллы Шерфеддина легла на рукоять стилета. Они смотрели глазами ведьмы, а подмастерье сидел к Мэлис спиной, и руки его были скрыты от женщины — а значит, и от чародеев-соглядатаев.
Мурашки, несясь по хребту, превратились в ядовитых сколопендр. Этот ожог, словно удар бича, швырнул Джеймса вперед. Загнутые шипы крюколиста рвут одежду и кожу? — пускай! Не жалким шипам удержать пикирующую гарпию! Три человеческих роста? — ерунда! Он ошибся на пару шагов, но набранная скорость помогла стремительным кувырком преодолеть это расстояние.
Что сделано, то оплачено.
Время доставать кошелек.
Они катились по траве и камням — прочь от женщины, прочь от желтого месяца в синей ночи, под закатным солнцем, под шум водопада, и Джеймс был счастлив, как никогда в жизни…
— Остановитесь, виконт! Вы его убьете!
— Хватит!
— Мы его взяли!
Абдулла больше не шевелился. Избитое тело подмастерья оплетал блестящий кокон из нитей, мерцающих бледно-розовым светом.
— Жаль, — сказал Джеймс Ривердейл, поднимаясь.
— Чего вам жаль?
Молодой человек не ответил. Он купался в волнах уходящего озноба, не слыша, как Фортунат Цвях благодарит его за спасение жены, давая клятву оплатить долг сполна, как Азиз-бей произносит над задержанным формулу ареста…
И все-таки — жаль, думал он, боясь довести эту мысль до логического конца.
— Слава!
— Слава-а-а!
— А-а-а!
Не правда ли, когда долго кричат «слава!», в конце получается очень похоже на «халва-а-а!»? Вам так не кажется? Ну тогда извините.
— … Оружие можете оставить при себе. Таков знак высочайшего доверия — привилегия, дарованная вам солнцеликим тираном Салимом ибн-Салимом XXVIII!
— Благодарим за честь.
— Зато магические артефакты, а также украшения и драгоценности прошу оставить здесь. Если желаете — под опись. По окончании аудиенции все будет возвращено вам в целости и сохранности. Нет-нет, сиятельная госпожа, вам ничего снимать не надо! Это касается только мужчин.
— Артефакты — это я еще понимаю… Но побрякушки?
— О, сие правило установлено в дворце милосердного тирана более трех столетий назад. Дабы благородные гости его безупречности не чувствовали себя ущербными, невольно сравнивая свои скромные украшения с ослепительным великолепием царственного облачения владыки! Исключение делается лишь для особ августейших фамилий.