Что ж, вкусу Бербери-ханум можно было доверять.
Первые лучи солнца, ласкового с утра, прорвались сквозь листву старой чинары, росшей напротив окна. Обнаружив щель в неплотно задернутой шторе, они проникли в комнату — и рассекли сумрак золотисто-розовыми клинками небесных воинов-армигеров из свиты Вечного Странника.
Будь существо, лежавшее на огромной квадратной кровати-пуфе под шелковым балдахином, упырем — или, к примеру, игисом-сосунком! — оно бы в ужасе бросилось прочь из комнаты, поспешило забиться под кровать и, опоздав, с отчаянным воем обратилось в пепел, исходя зловонным дымом.
Однако указанное существо ни в коей мере не являлось ночной нежитью.
Солнечного света оно не боялось.
Молодой человек заворочался в постели, сощурился, протирая заспанные глаза. Безбоязненно и с удовольствием подставил лицо теплой ласке светила, потянулся, хрустя суставами — и скорчил болезненную гримасу. Вчерашние порезы давали о себе знать. То, что рана не опасна, отнюдь не означает, что она не станет болеть при неосторожном движении.
Словно почуяв пробуждение больного, в комнате объявился хабиб аль-Басани. При свете дня он оказался совсем еще нестарым человеком. Седина в козлиной бородке лекаря выглядела искусственной. С ее помощью хабиб явно пытался придать себе солидности.
— Как спали? Раны не беспокоили?
На родном языке Джеймса лекарь говорил прекрасно, почти без характерного баданденского акцента. Наверняка учился в Реттии.
— Благодарю вас, уважаемый. Я спал отлично.
— Чудненько, чудненько! Тем не менее, позвольте вас осмотреть.
Молодой человек шутливо развел руками, подчиняясь врачу.
И еще раз поморщился.
Хабиб картинно щелкнул пальцами. В дверях возник его помощник — мальчишка, похожий на скворца, обремененного чувством важности собственной миссии. В руках скворец держал широченный поднос, на котором курилась паром серебряная чаша с горячей водой. Вокруг чаши двумя стопками лежали чистые бинты и полотенца, громоздились флаконы с мазями и зловеще поблескивала сталь хирургических инструментов.
— Приступим?
Джеймс начал подозревать наихудшее.
Стоило выжить на улице Чеканщиков, чтобы тебя из лучших побуждений залечили до смерти…
К счастью, ланцеты и щипцы не понадобились. Разве что узкий шпатель для целебной мази. Лекарь осмотрел раны, уже начавшие затягиваться, с удовлетворением покивал, бормоча себе под нос какую-то галиматью, и тщательно удалил старую мазь. Затем он покрыл порезы Джеймса слоем свежей — острый запах снадобья заглушил аромат цветов, долетавший через приоткрытое окно.
Наложив новые повязки, аль-Басани разрешил пациенту одеться.
— На постельном режиме я не настаиваю, — важно сообщил он.
И вдруг стал очень похож на мальчишку-помощника.
С аппетитом уплетая поданный скворцом завтрак: горячие лепешки, козий сыр с кинзой и превосходный кофий, где плавал взбитый желток — Джеймс был бы вполне доволен жизнью, если б не два обстоятельства. Первым и главным из них безусловно являлся рябой наглец-задира, ушедший — вернее, позорно сбежавший! — от справедливого возмездия. Вторым же было ожидание счета, который выставит заботливый хабиб за свои драгоценные услуги.
Еще и завтрак включит, можно не сомневаться. Причем по ценам самой дорогой в Бадандене ресторации. Не то чтобы молодой человек был крайне стеснен в средствах, но…
— К вам гость.
Хабиб со значением воздел палец к потолку и добавил:
— Официальный гость.
— Просите, — кивнул Джеймс, допивая кофий.
«Официальный гость» выглядел, с точки зрения Джеймса, отнюдь не официально. Так одеваются франты: малиновый халат с золотыми драконами, синий кушак с кистями, темно-лиловый тюрбан, шелковые шаровары того же цвета и щегольские, расшитые бисером туфли с загнутыми носами. У пояса — кривой шамшер в ножнах, инкрустированных яшмой. На голове — чалма с концом, падающим на левое плечо.
В правой руке франт держал четки из агата, выдававшие в госте поклонника творчества аль-Самеди Проницательного. Каждая бусина четок, отличаясь оттенком от остальных, символизировала один из бейтов знаменитой «Касыды об Источнике Жизни» прославленного баданденца:
— Хлещут годы жгучей плетью, за спиной молчат столетья,
Собирался вечно петь я, не заметил, как допел —
Задыхаюсь в душной клети, сбит с пути, лежу в кювете,
Стар, гляжу — смеются дети; одинок, бреду в толпе.
Где надежда? Где удача? Ноги — бревна, сердце — кляча.
Спотыкаясь, чуть не плача, по извилистой тропе
В ночь тащусь, еще не начат, но уж кончен. Силы трачу,
На ветру, как флаг, маячу — ах, успеть бы!.. Не успел.
Ну, и так далее.
Высокий, статный, смуглый, с густой бородой кольцами, крашенной хной, — визитер производил впечатление сильного человека. Люди этого типа чувствуют себя хозяевами в любой обстановке. Волевые скулы, на левой — едва заметный застарелый шрам (как у рябого!..), тонкие губы, орлиный нос (опять! Джеймс, дорогой, прекрати блажить…) — и внимательный, цепкий взгляд карих, чуть раскосых глаз.
Раз встретишь — запомнишь надолго.
Хищник.
Опасный, быстрый и знающий себе цену.