Фэнтези 2007 - Страница 148

148

И все-таки не удержался, спросил, глядя в каштановые глаза, ласково проводя ладонью по ее волосам:

— Ты веришь?., я не убивал…

— Я знаю, что ты не убивал, — прошептала она. — Я знаю… знаю о тебе все.

— Все? — Иллеар почувствовал холодок, сердце в груди отчаянно рванулось, будто хотело вылететь из этой клетки. Он попытался улыбнуться, продолжая гладить ее волосы. Пальцы наткнулись на что-то острое… — Все?

Она кивнула.

— Так значит…

— Это неважно, — сказала она, — неважно. Это пройдет. — Подняла руку и выдернула из прически гребешок, позволив волосам рассыпаться темным водопадом. — Все пройдет.

… Ветер за стеной закручивал песчаные вихри, сталкивал их, перемешивал, перетирал песчинки в огромных жерновах, терзал барханы и ввинчивался в горные ущелья, чтобы потом снова вырваться на простор, вздыбливать тугие волны песка, вздымать фонтаны до небес, ветер был единовластным господином над всей пустыней и теми, кто в ней жил, люди и твари, ее населявшие, стоили сейчас не больше, чем горсть песчинок: дунь — взлетят и навсегда затеряются в лихой круговерти!.. Be-тер властвовал над временем и пространством и нес запахи других времен, других стран, других судеб.

— … Расскажи, как ты стала иб-Барахьей. — Свечи почти догорели, в полумраке, лежа на полу, он разглядывал ее лицо.

— Это просто. Провидица выбирает одну из «сестер», которая, на ее взгляд, наиболее достойна. И воспитывает, учит.

— А я думал, она просто заглядывает в будущее и узнает, кто будет следующей, — пошутил Иллеар. Она улыбнулась. — Слушай, — сказал он (решился наконец), — а если иб-Барахья захочет уехать из Таальфи, навсегда?

Ветер за стенами захохотал, словно услышал безумно смешную шутку.

— Такого не бывает — и никогда не будет.

— Ну а если вдруг? — настаивал Иллеар. — Вдруг иб-Барахья решит покинуть оазис, не быть больше провидицей…

— Те, кого выбрали, уже не захотят уйти. И не смогут. Быть провидицей — как быть черноволосой… или заикой — понимаешь? — нельзя «решить не быть». Это не зависит от нас.

Иллеар привстал и заглянул ей в глаза, провел пальцем по черной прядке, непослушно упавшей ей на щеку:

— Я хочу, чтобы ты уехала со мной. И стала моей женой. И это не порыв и не каприз… Да ты ведь и сама знаешь. — «И это знание, — мысленно добавил он, — никак не связано с провидческим даром».

— Знаю. Я тоже этого хочу, — призналась она, и Иллеар задохнулся от радости — и от удивления, что он, оказывается, не разучился испытывать такую радость. Он и не верил, что с ним еще такое может произойти. — Но, — сказала она. мягко погладив его по руке, — я останусь здесь. — Поднялась, надела платьице: — Я — Иллэйса иб-Барахья, провидица. И этого уже не переменить.

— Но!..

— Пожалуйста. — Она качнула головой и через силу улыбнулась. — Поспи пока… пока еще есть время. А мне нужно наверх. Уже перевалило за полночь, а я должна слушать ветер и пустыню.

Она вышла в обычную, не потайную, дверь; Иллеар слышал, как тихо стучат ее сандалии по ступенькам. Потом скрипнул люк, ветер швырнул горсть песка на лестницу — и люк захлопнулся.

Иллеар поднялся — какое там спать?!

«В конце концов, ты ведь знал, знал заранее, каким будет ответ. Просто не мог промолчать. Потому что от чуда не отказываются». И поэтому он, шулдар Тайнангина, дождется женщину, которую любит, и еще раз поговорит… переубедит… он еще и сам толком не понимал, как, но понимал, что не развернется и не уйдет, нет.

Хлопнул люк.

Иллеар метнулся к двери, выглянул на лестницу… пусто! Наверное, Иллэйса пошла вниз.

Он не мог ждать и отправился вслед за ней; лестница поворачивала под таким углом, что Иллеару были видны лишь несколько ступеней… светильники висели редко и давали мало света…

Поэтому он заметил сперва руку в темной луже, потом — и все тело… и кровь («ну конечно, что же еще!») — кровь на стенах, на ступенях, на одежде убитой.

Вот так просто. Никто не спускался вниз.

Иллеар развернулся и побежал обратно, перешагивая через две ступеньки, надеясь, что не опоздает!..

В голове билось знаменем на ветру: «Я останусь здесь… поспи пока… пока еще есть время».

Да было ли оно у него, это проклятое время?!

* * *

Люк стукнул, и она вздрогнула, но не стала оборачиваться. По-прежнему глядела в беззвездную ночь, руками держалась за камень парапета. Как будто от этого что-то зависело, как будто это что-то могло изменить!..

— Ты с самого начала знала, верно? И сегодня утром, когда спустилась со своей башни, когда стояла у шатра — ты ведь знала, кто кончил их обеих.

— Не знала — ни про убийство, ни про того, кто… — Она заставила себя говорить ровнее, спокойнее. — Не знала, но поняла, кто это сделал, когда увидела тебя. Зачем?

Впервые Иллэйса услышала, как смеется джиэммон, — и порадовалась, что смотрит сейчас в другую сторону. Ветер рвал подол ее платья, но — странное дело — постепенно утихал, как будто джиэммон напугал и бурю.

— «Зачем»? Ах, Иллэйса иб-Барахья, провидица, не ведающая, что находится у нее перед носом! «Зачем»! Запах, милая, запах! Человеческое тело несовершенно: для нас, вернувшихся из Внешних Пустот, оно подобно тюрьме, — но все же мы умеем распоряжаться им лучше, чем ныне живущие. А запах крови — он сводит с ума! Мы забываемся, забываем себя. Это случается и с людьми, верно ведь? Кто-то отказывается от себя ради призрачного, сладостного, разрушительного состояния, которое вы называете любовью. Кто-то — ради собственной мечты… или желания во что бы то ни стало добиться поставленной цели… или — вот парадокс, достойный Эльямина ох-Хамэда! — из-за боязни измениться!.. А когда забываешься, ты — уже не ты. Не человек, не джиэммон. Ты приближаешься к небесным естественности и беззаботности, становишься зверем, для которого нет ни «завтра», ни «вчера». — Джиэммон снова хохотнул, невесело, протяжно. — Мальчик был ранен и так сла-а-адко пах! Меня тянуло к нему… тебе ведь известно, что это такое, когда вопреки всему тебя влечет куда-то, к чему-то, м-м-м?

148